История томича, которого судили за порчу военных баннеров

В январе 2023 года помощника оппозиционного томского депутата Станислава Шмакова и двух его знакомых Кирилла Дударькова и Полину Плотникову обвинили в вандализме. Они испортили несколько городских баннеров, которые зазывали людей на СВО. Молодым людям грозили сроки до двух лет лишения свободы. Однако судебный процесс затянулся, и ребят сначала приговорили к ограничению свободы действий — им нельзя было по ночам выходить из дома, уезжать из Томска и посещать массовые мероприятия, а затем и вовсе отменили наказание в начале декабря 2024 года из-за истечения срока давности. Третий фигурант дела, Кирилл Дударьков, скоропостижно умер в апреле 2024 года, и уголовное дело в отношении него было прекращено ранее.

Станислав долго молчал, не рассказывал об обстоятельствах задержания и допроса, так как был под подпиской о неразглашении. Когда её срок действия закончился, молодой человек решил поделиться с «Региональным аспектом» историей своего преследования.

— Давай начнем с порчи баннеров. Расскажи, почему, собственно, ты решил это сделать?

— В самом начале я хочу сказать, что про порчу баннеров, иначе как негативно, я говорить не могу. И оценивать это тоже, так как статью «о дискредитации ВС РФ» никто не отменял, а из России я уезжать не собираюсь. Тем более, что статью сейчас ужесточили, и попасть в список террористов и экстремистов очень легко. Думаю, и так понятно, почему я это делал.

Могу рассказать только сухие факты, ровно так, как это изложено в деле. Так вот, в деле указано, что в конце августа я шёл по улице Пушкина и увидел напротив кадетского корпуса баннер из новой серии «Слава героям России». В Томске на тот момент был уже один баннер с буквой Z на драмтеатре, который кто-то испортил красной краской. Тогда у меня и возник «преступный умысел» по порче баннеров.

Я опасался покупать краску, потому что понимал, что искать будут в первую очередь по сетевым строительным магазинам. Рассказал про свои планы Кириллу и попросил его купить краску. Дал ему наличные на банку красной эмали. Он согласился, так как взгляды у него были такие же, как у меня. Правда, купил он по ошибке коричневую. Я залил краску в две пластиковые бутылки, заранее спланировал маршрут от места, где буду переодеваться, до баннера через дворы, чтобы не попасть под камеры. Мы договорились встретиться около девяти часов вечера в подъезде одного дома, где быстро переоделся: надел другие штаны, обувь, ветровку с капюшоном, маску и перчатки. Телефон я с собой никогда не брал, потому что его можно отследить по биллингу. Кирилл держал мои чистые вещи, а я пошел и выплеснул первую бутылку, но половина краски попала на меня. Я был облит краской просто с ног до головы. Выплеснул вторую, но и тут лишь часть краски попала на баннер. Потом выкинул бутылки, опять переоделся, а Кирилл выкинул все запачканные краской вещи. Для меня было важно знать, сколько дней провисит баннер в испорченном виде. Каждый раз после работы я проверял этот и другие баннеры, которые портил в последующем. Самый первый испорченный баннер провисел 3 дня. Тогда я решил испортить 5 плакатов на здании военкомата в центре Томска, однако способ порчи с бутылками не подходил. Я решил опустошать куриные яйца и закачивать в них краску огромным шприцом, заклеивая отверстия скотчем.

Следующие баннеры я испортил за неделю до начала мобилизации. На военкомате висели баннеры размером с окно и один маленький баннер на балконе. Приготовил пять «снарядов». Переоделся во дворе деревянного дома, где нет камер, и испортил все эти пять баннеров. Мы действовали по той же схеме: Кирилл забрал мои вещи и поехал к Полине. Чуть позже и я. В итоге за три месяца я испортил 18 баннеров. В конце ноября я прекратил этим заниматься, так как был сильно занят по работе. Баннеры были из разных серий: «Слава героям России», «Всё для фронта» с изображением танка, «Всё для победы», и баннеры на военкомате «Моё дело», «Есть дело», «Это дело». Опять же, повторюсь, что вандализм я не одобряю, это противозаконно, за подобное вас посадят.

— Это после вас военкомат стала охранять полиция?

— Да, после нас. Но его до этого случая ещё дважды кто-то «минировал» по телефону. Когда я после того, как испортил баннеры, на следующее утро приехал к военкомату, там уже все было снято, кроме маленького баннера на балконе. Там быстро всё убрали.

— Что потом произошло?

— Наступила середина декабря. Мы договорились с Кириллом вечером встретиться у него, просто пообщаться. Вечером я прихожу к нему, стучусь, не отвечает. Звоню, пишу, не отвечает. Выходят два парня на этаж, спрашивают: «Ты Кирилла ждешь?».
— Да.
— А Кирилл не выйдет.
— Почему?
— Тут были полицейские, выходили вместе с ним, снимали отпечатки. И про экстремизм что-то говорили.

Я перепугался, удалил сразу все фотографии испорченных баннеров с телефона. Написал Полине: «Выкидывай все вещи, связанные с порчей баннеров». А я в последние разы уже по три баннера за раз портил, потому что после объявления мобилизации их стало кратно больше. Тогда у меня одно яйцо в руке лопнуло, и на куртке остался красный след. Полина оставила этот пуховик, потому что он тёплый. В нём она работала в службе доставки. Мы с Кириллом ей говорили: «Выкинь эту куртку, это может тебя выдать».

В то время я работал в ТГУ, в федеральном проекте «Содействие занятости», и в думе города Томска. И вот через день я сижу на работе в одном здании, которое ТГУ арендовало специально под этот федеральный проект. Поднимается охранник, говорит: «Шмаков тут? Там к тебе девушка пришла». Думаю, какая ещё девушка? Моя девушка дома. Я спускаюсь, смотрю, стоит Полина. Вид у неё потрёпанный, глаза выпученные. Рядом с ней стоит мужчина в гражданской одежде. Поднялись на один лестничный пролёт, я шёпотом спрашиваю: «Это не с тобой?». Она: «Нет, нет». Поднялись на третий этаж на кухню, где нет камер. Она мне говорит, что у неё прошёл обыск, изъяли технику и куртку. Пакет с остальными вещами она не выкинула, а положила в тумбочку на этаже. Полицейские его не нашли. Я начал ей рассказывать, что говорить про куртку, где она якобы её нашла. Тогда я надеялся, что Полина силовикам ничего не сказала. Выходим из кухни, смотрю – стоит этот мужчина у лестницы. Он как-то подрастерялся и говорит: «Парень, слушай, а где здесь деканат?». Говорю: «Какой деканат? Здесь нет деканатов, тут федеральный проект». Он: «А, ну ладно». И пошёл вниз, Полина спустилась вслед за ним. Мне это показалось странным, но я наивно надеялся, что всё обойдётся. На следующий день в субботу я пришёл в подъезд к Полине. Действительно, в тумбочке лежал пакет с вещами, выкинул его. В воскресенье мне пишет один человек в Телеграме, что Полина приходила ко мне на работу с записывающим устройством. Что за мной и за депутатом Давидом Аветяном, помощником которого я являюсь, следят. Посоветовал искать себе адвоката. Я в этот момент вообще побелел. Думаю, ну всё, сейчас мне дверь начнут пилить. И стал я ждать. Иду на работу утром – ничего не происходит, возвращаюсь с работы – опять ничего. Очень тяжело психологически ждать и не знать, когда начнутся маски-шоу. Ни с Кириллом, ни с Полиной я, естественно, не переписывался до задержания. В конце декабря я всё-таки решил встретиться с Кириллом. Договорился через другого человека встретиться 31 декабря в 18:00 у него в подъезде. Мы встретились, и он мне сказал, что всё рассказал полицейским. Когда его привезли в Ленинский РОВД, его посадили на стул. И говорят: «Рассказывай». Он ответил, что ничего не знает. Ему – подзатыльник, а он опять – ничего не знаю. Тогда они взяли шапку, натянули Кириллу на лицо и вместе со стулом опрокинули, стали пинать. В итоге они своего добились. Кирилл им всё рассказал. Полина тоже всё рассказала, ей угрожали, что «найдут» у неё наркотики. Они просили их меня охарактеризовать. Спрашивали, имею ли я лидерские качества. Кирилл также рассказал, что какой-то сотрудник обязал его каждый день отзваниваться ему и сообщать, где он находится и общался ли он со мной. И добавил, что после Нового года за мной придут. Конечно, я и так уже понимал, что придут. Кстати, в тот день выяснилось, что Кирилл покупал краску, оплачивая её картой, либо перепоручал это дело Полине, которая тоже покупала краску картой. Хотя до этого, Кирилл на вопросы о том, за наличные ли он покупал, уверял, что да.

Наступил Новый год. Мы с девушкой, сейчас уже женой, съездили в Белый Яр к моим родителям. Я думал, что там меня задержат, или по прибытии. Но ничего, нормально съездили, вернулись. Я уже думал, что, может быть, им не хватает доказательств, почему они не приходят? Начал так себя успокаивать. И вот 11 января я выхожу из дома, выкинул мусор, обогнул дом и вижу – слева от меня медленно едет белая «Газель» без опознавательных знаков. И на переднем сиденье мужик в меня тычет пальцем. Я повернулся лицом к “Газели”, открывается дверь, выскакивают два спецназовца и заводят меня в машину. Сразу камера в лицо: «Фамилия, имя, отчество, дата рождения. Подозреваешь, за что задержан?».
— Нет.
— Даже понятия не имеешь?
— Нет.

Ладно, говорят, поехали. Натянули шапку на лицо, подъехали к подъезду, также в шапке поднялись на этаж, и опять камера: те же самые вопросы, плюс спросили, где работаю, кто находится в квартире и где работает моя девушка.

— Расскажи, как у тебя проходил обыск?

— Я открыл дверь в квартиру, сказал девушке одеться, ей дали на это время, прежде чем зайти в комнату. Сразу же в коридоре дознаватель дала мне документ, в котором было указано, в чём меня обвиняют. Смотрю – вандализм. На душе сразу полегчало, потому что когда я планировал испортить самый первый баннер, я предполагал, что мои действия будут квалифицированы как дискредитация вооружённых сил. Я изобразил недоумение, говорю: «Чего?! Я ничего этого не совершал». Хотя по идее недоумевать мне нужно было в момент задержания, если бы я был непричастен, а не когда мы уже в квартиру поднялись. В этом документе был неполный список испорченных баннеров. Я подумал, неужели они не про все баннеры в курсе? Запомнил, какой первый баннер там указан. Позже выяснилось, что там были указаны баннеры, испорченные в Кировском районе. Я понимал, что они будут искать всë, к чему можно прицепиться. Ничего, связанного с порчей баннеров, у меня в квартире никогда не хранилось. Все те вещи хранились у Полины, изредка у Кирилла. Они достали из ящика список наблюдателей на выборах от «Яблока», и такие: “Что это за список?! Что это за люди?!” Увидели у меня агитационные листовки от разных избирательных кампаний. Всё изъяли по одному экземпляру. Увидели выпуск «Комсомольской правды» с Денисом Пушилиным, очень ему удивились. В самом начале спецоперации всем депутатам положили по два выпуска в ячейку в Думе. Обычно кладут томские газеты, а тут вдруг «Комсомольская правда». Это мартовский выпуск с оправданием начала спецоперации, мол, «терпеть дальше было нельзя». Я решил себе его для истории оставить. Они и его изъяли. Берёт мент мой загранпаспорт со словами: «В ближайшие годы он тебе не пригодится». Берут ежедневник, читают. А там стенограмма заседаний Думы, меня просили это делать Давид Аветян и Артем Канарев (тут и далее говорится о томских депутатах – прим.ред.). И там написано: «Еремин то-то, то-то», говорит, «Чолахян то-то и то-то». Фадеева спрашивает: «Куда пойдут эти деньги?». И менты такие: «Что тут написано?! О каких деньгах речь?! Почему после фамилии Фадеевой страница оборвана?!».

Потом они дальше стали везде рыскать. Меня поставили спиной к окну, рядом встал спецназовец. А народа целая толпа в квартиру завалилась. Куча сотрудников центра «Э» в масках. Понятым тоже маски выдали. Спецназовцев вроде было четверо, но запомнил я только 3 позывных: «Медведь», «Боб» и «Бивис». Обыск идёт долго, я устал стоять и опёрся рукой о стол. Спецназовец мне сразу: «Слышь, ты чё так расслабленно стоишь?! Ты вообще понимаешь, что происходит?».
— Я устал стоять, хочу на стул сесть.
— Ты скажи спасибо, что не мордой в пол лежишь.

И тут же подбегает опер: «Слышь, ты чё тут пререкаешься?».
— Я нормально разговариваю.
— Ты не принимай доброту за слабость.

Он мне два раза эту фразу говорил. Кириллу тоже не раз так говорил. Какие-то странные у него представления о доброте. Видимо, это его любимая фраза на все случаи жизни. Были и другие интересные моменты. Например, слышу, из кухни доносятся голоса. Кто-то открывает холодильник и такой: «О, коньяк! Хы, ща на бутылку посадим!». Через минуту оттуда же слышу: «Смотри, чупа-чупсы, будет рот разрабатывать». Борцы за традиционные ценности! Один мент, который смотрит мои вещи из ящика, берёт теннисную ракетку и говорит: «Смотри, Стас, твоя жизнь сейчас, как эта ракетка. Одна сторона черная, а другая – красная. И ты где-то посередине. Так что ты подумай». Другой решил включить психолога, такого доброго полицейского. Говорит: «Я понимаю, Станислав, что у вас сейчас шок, что вы ушли в отрицание, но мы пока будем ехать в отдел, вы подумайте». Спустя время он же говорит: «А ещё я, Станислав, знаю, что вы без 5 минут жених. Так глядишь – сыграете свадьбу как планируете». В сентябре 2022 года мы подавали заявление в ЗАГС, чтобы в июле 2023 сыграть свадьбу. В итоге всё случилось, как и планировали.

— После обыска тебя повезли в отдел?

— Да, мне дали список изъятых вещей, я проверил, расписался. Собрал свою одежду в пакет. И когда уже выходили, забрали ещё и велосипед. В самом отделе потом недоумевали, типа: «Нафиг вы сюда его притащили». А велосипед не был связан вообще с делом, я всегда передвигался пешком, когда портил баннеры. Опять надели шапку на лицо, спустились вниз, открыли «Газель» и сказали ложиться на полу салона. Я лёг на живот, под голову положил пакет с вещами. Рядом поставили велосипед, а вокруг уселись спецназовцы. Сотрудники центра «Э» ехали на других машинах. Поехали, и один спецназовец заводит речь:
— Чё, Стас, нахуя ты баннеры-то портил?
— Ничего я не портил.
— Ну-ну.
— Ты, Стас, где учился?
— На историческом.
— Так ты историк, что ли?
— Ну, типа.
— Скажи, а из-за чего началась русско-японская война?
— Из-за того, что царь вместе со своими приближёнными решил устроить маленькую победоносную войну.
— Чё? Ты откуда вообще это взял?! Ебать, вас историков учат.
Потом спрашивает, какую музыку я слушаю. Думаю, что за дебильные вопросы, нафиг я вообще стал что-то отвечать? Лежу, молчу. Они такие: «Ну скажи, скажи, интересно же».
— Шамана с Газмановым.
Спецназовцы рассмеялись. И один спецназовец такой: «Бля, классная у Шамана песня “Встанем”». Другой спецназовец не унимается: «Ну, а если серьёзно, какую музыку ты слушаешь?».
— Майданова ещё слушаю.
Они опять засмеялись. И кто-то говорит: «Майданова – потому что Майдан?».
Едем дальше. Спецназовец продолжает разговор: «Стас, какие посоветуешь независимые СМИ?»
— «Дождь», «Медуза».
И другой спецназовец такой говорит: «Ой, бля, у меня отец эту хуйню смотрит». У него спрашивают: «Какую?». Тот отвечает: «Да, “Дождь”». И тот силовик продолжает: «А от кого эти СМИ независимы?»
— От российской власти.
Он задумался и говорит: «А на чьи деньги они существуют?»
— Люди донатят.
— Какие люди?
— Простые люди.
— Ну-ну, знаем мы этих «простых» людей.
И не успокаивается. Спрашивает: «А как ты относишься к актёру Артуру Смольянинову?».
— Никак не отношусь.
— Из него в «Девятой роте» героя сделали, а сейчас он вон чё говорит.
— «Девятая рота» – это просто художественный фильм.
— Нет, это не просто художественный фильм! Из него там настоящего героя сделали, а он сейчас нашу страну предаёт!

Едем дальше. И другой спецназовец говорит: «Ха, всё, в «Вагнер» пойдёт». А ему отвечают: «Да, какой ему «Вагнер»? Он при первой возможности к хохлам переметнётся». До самого прибытия в РОВД их волновал вопрос, какую я музыку всё-таки слушаю, но я перестал отвечать. При этом никто меня не пинал, не агрессировал. Они говорили: «Ну, скажи, скажи, нам правда интересно. Мы сейчас всё равно на другой вызов поедем, там дальше с тобой другие ребята будут общаться».

— Как с тобой «другие ребята» общались в полиции?

— Доехали до Кировского РОВД. Поднялись к дежурному, я дал паспорт, меня записали в журнал регистрации. Это к вопросу о том, что меня, когда задержали, то друзья долго не могли меня найти. Обращались в том числе и в Кировский РОВД, а там говорили, что меня нет. И один сотрудник говорит дежурному: «Забронируй-ка нам 409 или 410 кабинет». Думаю, ну всё, сейчас меня, как Кирилла, будут бить. Опять натянули шапку на лицо, поднялись на 4 этаж, зашли в кабинет. Говорят: «Руки, ноги к стене». Я встал и мне какой-то мент ноги подпинывает и широко их растягивает в стороны. Говорит: «Ноги шире и руки шире! Ты у нас опасный преступник, тебе так положено стоять».

А я ещё оделся очень тепло. 11 января, мороз минус 37. У меня штаны, подштанники, футболка, кофта, тёплый пуховик. На руках перчатки, на лице натянута шапка, шарф. Я говорю: «Вы что, меня бить собрались?». Мне какой-то мент отвечает: «Слушай сюда! Никто тебя бить не собирается. Мы тебе даём две минуты, чтобы найти с нами общий язык. Ты можешь и дальше говорить, что ничего не знаешь, и что ничего не делал. Мы это всё равно докажем, просто для этого понадобится больше времени. Кирилл с Полиной нам всё рассказали». А я действительно знаю, что они всё рассказали.
— Говори, какой первый баннер испортил?

Не знаю, на что я в этот момент рассчитывал, но говорю: «Я без адвоката ничего говорить не буду». Мне: «С адвокатом ты будешь после нас общаться, говори, какой первый баннер?». Решил назвать тот, что был указан первым в документе, который дала дознаватель: «На Красноармейской».
— Хули ты пиздишь?! Какой первый баннер?!
Я думаю, скажу на военкомате. Потому что первый баннер я портил коричневой краской, может, они это не связывали. Говорю: «На военкомате пять штук».
— Опять пиздишь! Самый первый баннер какой?
— На Пушкина, коричневой краской.
— Вот именно. А хули ты тогда тут пиздишь стоишь?! На Елизаровых ты где баннер испортил?
— Возле главного управления МВД.
— Ты чё, вообще охуел?!

Другой опер орёт: «Ты нахуя на Учебной баннер испортил?! У меня там отец живёт. А если бы он его увидел?! Ты понимаешь, что ты наделал?». Далее была речь, естественно, про Украину. Но все эти вопросы были просто невпопад. Там были даже не просто вопросы, а какие-то выкрики. Орали они истошно. Наверное, их весь этаж слышал. Мне даже не давали ответить. Вначале фраза прозвучала, мол, никогда вы, суки, власть не захватите! Какую власть? О чём речь вообще? Я просто баннеры портил. А мне про какой-то захват власти. Какой-то мент, который всех перекричал, прям заверещал: «А какого хуя эти хохлы прячутся в жилых домах? А потом хохлы говорят, что наши [россияне] бомбят жилые дома!». Я на него не ответил, потому что, как минимум, вопрос не по адресу. Суть всех криков можно свести к тому, почему спецоперация важна и почему Украина, так скажем, это заслужила. Тот, кто орал, продолжает: «А какого хуя эти хохлы в первую чеченскую воевали на стороне чеченцев?». Я – вопросом на вопрос: «А Кадыровы на чьей стороне воевали в первую чеченскую?». Мент, который это спросил, завис на пару секунд, и выдаёт: «Да, они воевали против нас, но потом они перешли на нашу сторону. И вообще, сейчас чеченцы, воюя на СВО, искупают те свои грехи кровью». Такую трактовку я ранее не слышал, про искупление каких-то грехов.

— Ты видел, как там на Украине дети на митинге пинали российский флаг?
— Это повод начинать войну?
— Нет, не повод. И вообще-то, это не война, а спецоперация. Большая разница между этими понятиями, если ты не знал. У тебя кто-нибудь из родственников воевал?
— Да, двоюродный дядя.
— И чё он?
— Воевал несколько месяцев, потом его ранили. Всё, больше не воюет.
— Так твой дядя герой, а ты долбоёб!
— А если бы он погиб, то ради чего бы он погиб?
— Он бы погиб за Родину!

Кстати, другой мой, уже троюродный родственник, тоже из Белого Яра, погиб в ноябре 2024 года в возрасте 23 лет. Он 5 лет учился в Смоленской военной академии, и спустя 5 месяцев нахождения на фронте в качестве командира зенитно-ракетного взвода погиб. Повторюсь, вопросы задавались вразнобой. Например: «А если бы на Россию напали, ты бы пошёл защищать?»

— Кто на Россию нападёт? Это ядерная держава.
— Ты в «Чернике» был? (ночной клуб в Томске – прим.ред.)
— Да.
— Сколько раз?
— 2 раза.
— А знаешь, кто туда ходит?
— Туда все подряд ходят.
— А знаешь, кто его основал?
— Да какая мне разница, кто его основал?
— А такая разница, что его основали две лесбиянки!
— И что?
— А то, что гомосексуализм – это болезнь! Это ещё в 50-е годы американские учёные доказали, но потом им сказали заткнуться, потому что там на Западе началась другая политика по одобрению всей этой пидорастии!
— Я же вам уже всё рассказал, можно я на стул сяду?
— Нет, так будешь стоять.
— Ты на митингах Навального был?
— Да.
— На каких?
— На всех.
— Всё понятно.

Интонацию, с которой он сказал «всё понятно», надо было слышать. Как будто я на сеансе «Бесогон ТВ» вперемешку с Соловьёвым.

— Навальный-то зачем в Россию вернулся? Потому что там на Западе ему бабки давали, а теперь отрабатывать надо. Вот он сюда и вернулся, чтобы из него тут жертву режима лепили. Ты у Ксюши [Фадеевой] или у Андрея [Фатеева] дома был?
— Нет.
— Вот у тебя-то дома чистенько, красиво, по фэн-шую. А какого хуя у них дома такой бардак?! Какой порядок они могут навести в городе, если они в своих квартирах прибраться не могут? А если Кирилл с Полиной захотят завести ребёнка, и этот ребёнок захочет стать полицейским, то у него не получится этого сделать, потому что биография родителей влияет на трудоустройство.

Я молчу, ничего не отвечаю. Он говорит: «А, ну да, тебе же насрать!».

В итоге сняли с меня шапку, а я весь мокрый от пота. Ко мне подошёл опер, тот, который говорил про «не принимай доброту за слабость». Говорит: «Ты зачем это делал?! Мы, менты, сами ждём, когда нас отправят на СВО, а ты такое творишь!». Интересно, что сами полицейские иногда называют себя ментами. Я сел на стул и начал говорить под видео, за что задержан. Большая часть оперов, находившихся в кабинете, вышли, видимо, чтобы отчитаться, что я во всём признался и видео записано. Один сотрудник спрашивает: «А почему вот ты на митинг не вышел?  Я говорю, что выходил в самом начале, до введения статьи о дискредитации. И даже в эти дни людей задерживали за развернутый плакат и выписывали штраф. Говорю: «Одного человека вообще оштрафовали за молчаливую поддержку». Мент улыбается и говорит: «Не было такого!».  Я говорю: «Было».

— Ты видел текст документа?

— Я видел скрин строки из протокола об административном правонарушении с этой формулировкой. 

А он всё равно улыбается и говорит: «Не было такого». Понятное дело, что он понял, о чём речь. Новость была громкая, 6 марта 2022 года одного томича из-за митинга оштрафовали на 45 тысяч, обосновав штраф такой формулировкой. Потом приходит тот опер, любитель фразы про доброту и слабость, садится напротив и говорит: «Вот знаешь, Стас, ты когда самый первый баннер у нас тут в Кировском районе испортил, я себе сказал – что когда-нибудь я тебя найду и ты вот тут будешь сидеть и я тебе буду это говорить». Потом в кабинете остался один опер, возможно это был тот, который сравнивал мою жизнь с ракеткой. Могу ошибаться, потому что большинство было в масках. Говорит: «Стас, а что ты можешь сказать про [депутата] Забелина?».

Рассказал пару криминальных историй, связанных с городскими депутатами, и плавно стал переводить тему на преступность в целом. Говорит: «Да у нас в основном вся преступность из-за чурок». Меня удивила его политкорректность. Вернее, её отсутствие. Возражаю ему: «Ну так не только же мигранты преступления совершают. И граждане России их совершают». А он прям настаивает на своём: «Нет! В основном из-за этих чурок вся преступность».

Потом меня отвели к дознавателю. Она открыла текст протокола допроса Кирилла и стала менять формулировки. «Он» на «я», «Стас» на «Кирилл». Там было много фактических ошибок, местами она исправляла, как я и просил, но иногда она отвечала, что три дня уже не спит, и детей не видела из-за нас, некогда ей исправлять, ещё на следственные действия надо ехать. Параллельно допросу дознавателя, мне раз за разом задавал вопросы опер, который говорил про доброту и слабость. Спрашивает: «У тебя есть друзья или знакомые, которые воюют на стороне Украины?». Я смеюсь. Он: «Чё ты смеёшься?».

— Откуда у меня такие знакомые?
— Мало ли, есть тут всякие.
— Ты с [Андреем] Серафимовым знаком? (журналист, администратор телеграм-канала “Улица Бархатная” – прим. ред.)
— Да.
— Когда ты с ним последний раз общался и при каких обстоятельствах?

Я ответил. Спустя ровно год на него завели уголовное дело по ч. 2 ст. 280.4 (Публичные призывы к осуществлению деятельности, направленной против безопасности государства). На момент моего задержания он находился в другой стране. Дознаватель, кстати, спрашивала, знаю ли я, кто испортил баннер с буквой Z на Драмтеатре. Говорит: «Скажи нам, кто испортил этот баннер. Это значительно облегчит твою участь». Кстати, тех, кто испортил тот огромный баннер, не нашли до сих пор. В момент допроса заходил ещё сотрудник, который нелестно отзывался о мигрантах. Он перекинулся парой фраз с другими операми и говорит: «Да опять эти чурки то-то сделали». Дознавателю стало неловко за своего коллегу, она ему сказала: «Ну ты что такое говоришь? У тебя уже профдеформация». Ещё оказалось, что опера – неравнодушные читатели местных телеграм-каналов. Всё тот же опер, листая Телеграм, говорит: «А чё Аветян-то до сих пор никак у себя в канале не отреагировал [на задержание]? Всё, насрать ему на тебя?». Также им не давал покоя вопрос про Полину. Почему-то среди них возникла идея об интимной близости. И когда они в очередной раз, уже при женщине дознавателе, спросили: «Скажи, так ты Полину-то в итоге трахал? Ну, по-любому ж было?». Дознаватель не выдержала и сказала: «Так, вы достали уже всякую херню спрашивать! Вы что, озабоченные?! Не мешайте мне подозреваемого допрашивать!». Оперативник, спустя некоторое время продолжил: «Ты [Никиту] Байгулова знаешь?» (бывший волонтёр штаба Навального в Томске – прим. ред.)

— Да.
— Когда ты с ним познакомился и при каких обстоятельствах?
Я ответил.
— А знаешь, что Ксюша [Фадеева] однажды сказала по секрету Байгулову?
— Что?
— Что те деньги, которые они собирают штабом, должны пойти на захват (!) власти в Томске, а сами Ксюша [Фадеева] с Андреем [Фатеевым] накупят недвижимости за границей и будут жить там припеваючи.
— И что, я должен в это поверить?
— Не хочешь – не верь, я говорю, как есть.
Потом я Ксюше и Никите про это рассказал, они долго смеялись. Интересно, что эшники постоянно талдычат про какой-то захват власти. Следующий вопрос звучал так: «Скажи, а вот ты так же, как и [Илья] Яшин, считаешь, что после захвата власти политзаключённых амнистируют?».

— Ну, во-первых, не после захвата власти, а после смены власти. Власть когда-нибудь в любом случае поменяется. А так, конечно, я считаю, что когда-нибудь произойдёт реабилитация жертв политических репрессий, как это было после смерти Сталина или во времена перестройки.

Больше он ничего про это меня не спрашивал. Впоследствии выяснилось, что эшники составили на меня справку. Написали о моих взглядах, о связях с Андреем Фатеевым и Ксенией Фадеевой, о работе на избирательных кампаниях оппозиционных кандидатов, о связях с Андреем Серафимовым. Также написали, что «Шмаков сравнивает себя с оппозиционным политиком Ильёй Яшиным, осуждённым на 8.5 лет за распространение ложных сведений о российской армии. Считает, что после «смены» власти он и другие политзаключённые будут амнистированы и признаны т. н. «героями». Мне интересно, зачем было вообще меня о чём-то спрашивать, если всё равно додумали от балды то, что хотели. Я никогда себя не сравнивал ни с каким Яшиным, не говорил ни про каких «героев». Позже, при избрании меры пресечения, судья листала материалы дела и увидела эту шедевральную справку. Но на ней нет подписи, ФИО и должности подписавшего лица. Только одна печать центра «Э». Судья удивилась и спросила дознавателя: «Почему на справке только печать? Где остальные реквизиты?». Дознаватель ответила: «В силу специфики работы сотрудников центра по противодействию экстремизму, им достаточно ставить только печать». Судья поводила бровями, но приняла справку.

Возвращаясь к моменту допроса, приехала адвокат по назначению, сказала: «Всё, поедешь в СИЗО». С ней же ездили по адресам испорченных баннеров. Настало время отправляться в ИВС, и опер мне говорит: «Сейчас, Стас, мы тебе, как в американской тюрьме, не только на руки наденем наручники, но ещё и на ноги». Реально надевают мне кандалы на ноги. Шаг короткий, цепи эти звенят, как пингвин идёшь. Я потом у Кирилла с Полиной спрашивал: надевали ли им на ноги что-то? Они очень удивились, когда узнали, сказали, что нет. И сами конвоиры говорят, типа, что за херню придумали? Потому что один конвоир был наручниками ко мне прицеплен. Я его дёргаю, пытаюсь в буханку залезть, а ноги не поднять нормально. На руках пришлось подтягиваться. Просто опера решили так, напоследок, поглумиться.

— Какие условия содержания были в изоляторе?

— Удивительно, но отношение очень хорошее со стороны сотрудников там было. Утром открывается кормушка, сотрудник даёт чай с кашей и говорит: «Приятного аппетита, смотрите, не обожгитесь». Я вообще обалдел! После общения с операми – небо и земля. Ещё и еда вкусная, горячая. Однако, там было очень холодно. И в день прибытия, поздно ночью, над головой горели две яркие лампы, ещё одна лампа светила над дверью. Сотрудники за час до подъёма только одумались и выключили 2 лампы над головой, хотя говорили изначально, что выключать их не положено. Мне пришлось рукав на глаза класть, чтобы хоть немного поспать. Я, конечно, охренел. Спать жёстко, матрас тонкий. Одеяло тоже тоненькое, тепло не сохраняет толком, даже в одежде было холодно спать. На следующий день, 12 января, ко мне пришёл адвокат Константин Мухаметкалиев. Я его знал до ареста, так как работал 2.5 года на юридическом факультете ТУСУРа в деканате, он преподавал административное право. Также я знал, что он является адвокатом Ксюши Фадеевой. Я обрадовался его приходу.

В изоляторе я ещё увидел обувь Полины и Кирилла и понял, что их тоже поместили в ИВС за день до меня, 10 января. 13 января меня отправили в суд. Конвоир, который меня сопровождал, спросил, за что меня задержали. Говорю, так и так. Он спрашивает: «Ну, ты хотя бы “Слава кокаину” не кричал?». А я реально не понял, о чём он. Говорю: «Чего?».
— Ну, Украине я имею в виду. Просто не хочу произносить эту фразу.
— Нет, не кричал.
— А, ну тогда нормально.
Столько кринжа я наслушался за эти дни.

В итоге суд меня отправил под домашний арест на 2 месяца и спустя этот срок продлили ещё на месяц. За меня поручились в суде Давид Аветян и Василий Ерёмин. Спасибо им и всем другим людям, кто помогал. В Томске у меня нет прописки, поэтому отправили отбывать домашний арест к сестре. Когда мы приехали в управление ФСИН, дознаватель сказала инспекторам: «Давайте оформлять домашний арест». Одна сотрудница очень возмутилась и сказала: «Я не поняла, почему не в СИЗО?!». Моя сестра на тот момент только недавно родила дочь. Я жил на кухне, спал на раскладушке, нянчился с племянницей.

Браслет, который на меня надели, постоянно срабатывал, якобы я по ночам куда-то уходил на час. Мне инспектор потом говорит: «У тебя в Томске сейчас самое большое количество нарушений домашнего ареста». А я был дома, что я могу ответить? После нескольких «нарушений» назначили суд по избранию меры пресечения, и хотели меня отправить в СИЗО. Благо, что в подъезде на этаже висела камера и доказали, что в эти промежутки времени я никуда не выходил. В течение трëх месяцев я выходил только на следственные действия или в РОВД подписывать документы. Добирались туда самостоятельно на автобусе – прям такая отдушина.

10 апреля нам отменили домашний арест, сняли браслеты, потом взяли с нас подписку о невыезде и подписку о неразглашении. На следующий день я вышел на работу в Думу, там все удивились. Сижу в кабинете, заходит депутат Забелин, говорит: «О, так ты ж сидишь?!». Говорю: «Ну вот, сижу на стуле».

В июне 2023 года нам отдали все изъятые вещи, кроме телефонов. В сентябре началось судебное заседание, которое проходило в мировом суде. Всё это тянулось очень долго, так как много эпизодов, много томов. Перед тем как сдать дело в суд, нужно было посетить ещё и другие РОВД, так как баннеры портили во всех 4 районах города, а это: в каждом РОВД нужно было сдать отпечатки пальцев, дать показания и т. д.

— Как проходил суд?

— Потерпевшей стороной сначала была администрация Томской области, потому что они были заказчиками этих баннеров. Но администрация дала ответ, что они не являются потерпевшей стороной, и что потерпевшая сторона – рекламные компании и Минобороны, то есть военкомат. И сумма ущерба была другой – сначала нам назвали стоимость баннера в 37,5 тысяч (это с учетом дизайна и госзакупок). Я думал тогда, нифига себе, это какую же сумму придётся возмещать. Но потом посчитали по себестоимости печати. Вышло где-то 3,5 тысячи. Военкомат оценил все свои баннеры в 12 тысяч. Мы без проблем возместили рекламным компаниям ущерб вместе с Кириллом по 30 тысяч каждый. Намеревались также возместить и военкомату, но они наотрез отказались принимать деньги. В итоге из-за того, что срок давности по тому эпизоду истёк – по закону мы им ничего теперь не должны. Перед тем как сдать дело в суд, был привлечëн эксперт-лингвист для экспертизы. Таким образом, хотели доказать мотив политической ненависти. Доктор наук, лингвист из Политеха назвал меня в своей экспертизе радикальным либералом. Была у них такая формулировка, что «я одобряю насильственные действия радикального характера». Я с этим спорил в суде. Ладно, называйте меня радикальным либералом, как угодно. Но говорить, что я одобряю насильственные действия, когда говорю, что я против насилия – это бред. Свидетелей как таковых на суде не выступало, зачитывались их показания. Например, идёт женщина по Елизаровых, видит испорченный баннер и сообщает в полицию.

На самом деле, нам сыграло на руку, что так долго длился суд. По каждому эпизоду и по каждому фигуранту дела зачитывался один и тот же однотипный огромный текст. Менялись только фамилии и некоторые нюансы. Мы приходили на заседание, представитель обвинения зачитывала кусок текста из дела примерно 1-1.5 часа, и заседание переносилось на 1-2 недели. Таким макаром дошло до августа 2024 года. У нас была куча смягчающих обстоятельств: мы ранее не привлекались, возместили ущерб рекламным компаниям, намеревались возместить 12 тысяч военкомату, частично признали вину.

Назначили нам, как известно, год и два месяца ограничения свободы. Мы этого ограничения никак не испытали, потому что сразу была подана апелляция, и приговор в силу не вступил. Кстати, из-за разного рода ошибок, допущенных со стороны обвинения в первой инстанции, нам снизили срок ограничения свободы на 1 месяц (до 1 года и 1 месяца). Тем не менее, даже это смягчëнное наказание не вступило в силу. Последний баннер был испорчен 26 ноября 2022 года, а 3 декабря 2024 срок исковой давности по делу истёк, и уголовное преследование прекратили.

— Почему ты не уедешь из России и не собираешься уезжать?

— Почему я должен куда-то уезжать? Я хочу жить здесь. У меня тут семья, друзья, все социальные связи. Не хочу никуда уезжать, ровно так же, как не хочу сидеть в колонии.