Совсем Черное море
Репортаж журналиста, который стал волонтером и увидел борьбу за чистый берег своими глазами
Последствия крушения танкеров в Керченском проливе устраняют уже вторую неделю. Когда их удастся побороть, пока не ясно: море снова и снова выбрасывает на берег мазут, площадь загрязнения расширяется. Но режим ЧС федерального уровня ввели на Кубани только на двенадцатый день после разлива.
Все это время сотни жителей из разных регионов страны бесплатно спасают побережье от загрязнения. Они сгребают мазут лопатами и сутками отлавливают и моют птиц, покрытых ядовитой жижей. Корреспондент «Регионального аспекта» тоже включился в их работу — и узнал, из чего она состоит.

— Это очень жалкое зрелище, — вздыхает Елена Владимировна, стоя на берегу у моря. — Они как будто просят о помощи. В мазуте приближаются к берегу и начинают жалобно кричать. Они прямо маслянистые, клювы все черные…
Елена Владимировна — пенсионерка. Уже несколько дней она с подругами ходит по пляжам Анапы и спасает птиц, попавших в мазут. До этого женщина гребла его лопатой — как и тысячи других волонтеров, приехавших со всей страны, чтобы помочь Кубани справиться с «экологической бедой».
15 декабря в Керченском проливе потерпели крушение танкеры «Волгонефть-239» и «Волгонефть-212», перевозившие почти десять тысяч тонн мазута. В море его вылилось не менее четырех тысяч тонн — они загрязнили десятки километров черноморского побережья. Уже на следующий день мазутный слой достиг Анапы и попал на пляжи. 17 декабря в городе объявили режим ЧС. Еще через пять дней, 22 декабря, мазут добрался до Крыма.
Вместе с волонтерами, спасающими пляжи, несколько дней провел и корреспондент «Регионального аспекта». Он своими глазами оценил масштабы катастрофы, которые долгое время были неочевидны для федеральных властей, а потому — могут дорого обойтись всему черноморскому побережью России.
«На следующий день на работу никто не вышел»
Издали кажется, что это огромная черная волна накрыла берег. Но она не шевелится, волна мертва. Слой мазута тянется вдоль моря насколько хватает глаз. Густая токсичная жижа плавает в воде, смешивается с золотистым песком, отравляет все вокруг себя.

Утром 20 декабря на анапском пляже «Динамо» немноголюдно. По пляжу раскиданы сотни мешков с мазутом. Их не вывозят уже несколько дней, мешки подтекают жирной «смолой». Рядом валяются брошенные лопаты. Всего в двухстах метрах пара экскаваторов методично срезают ковшом один мазутный слой за другим — и загружают их в КАМАЗы. Но до мешков техника пока не добралась.
Волонтеры довольны и этим — еще два дня назад машин здесь вообще не видали. Защитных костюмов на пляже нет почти ни у кого. Зато у каждого — перчатки и респиратор. По словам местных жителей, в первые дни разлива было иначе.
— Мой знакомый работает тут в пансионате, — рассказала продавщица в аптеке, пока пробивала мне активированный уголь. — И когда это случилось, их всем коллективом выгнали на уборку. Ни респираторов, ни защиты не выдали — люди провели так целый день. Знакомый пришел в аптеку, говорит, я надышался, мне плохо, голова кружится. Из тех, кто в первый день там убирал, на завтра почти никто не вышел.

Первые дни после разлива волонтерка Ксения называет «хаосом» — строгой координации, по ее мнению, не было, и каждый действовал как умел. Волонтеры сами покупали мешки для уборки, «защиту» и инструменты — и до сих пор продолжают это делать. Но на этом недоработки властей не заканчиваются, уверена она.
— Когда танкеры только потерпели крушение, было понятно, что пойдет выброс нефтепродуктов, — говорит волонтерка. — Нужно было сразу готовиться к ним. Например, боны в устьях рек установили слишком поздно, мазут уже начал туда проходить. И сейчас нужны сорбенты, чтобы нейтрализовать токсины. Нужно бороться с пятном, которое в море. Но специалистов не хватает.
По мнению некоторых волонтеров, ситуация медленно, но улучшается.
Супруги Давид и Кристина чистят анапские пляжи уже несколько дней. Мужчина работает в местной школе: говорит, отозвался, как только в учительский чат кинули клич.
— Да, поначалу зрелище было… — Давид качает головой. — Людей нет, чувствуешь себя удручающе. Это происходило в районе реки Можепсин. А сегодня там полно техники! Справляются люди, видно, что народ — это сила! Думаю, [пройдет] январь-февраль — и такой жести не будет.
Кристина поражается количеству желающих помочь.
— Я не ожидала, что так издалека поедут! Ладно, Краснодарский край — это понятно. Но пишут: «Выезжаю из Новосибирска», «Еду из Москвы». — Девушка вытягивает руку и трогает верхнюю часть ладони. — Вот я это говорю, и у меня мурашки!

…От мазута несет битумом, соляркой, машинным маслом. Если долго стоять без респиратора, начинает дурманить. Я беру лопату и присоединяюсь к уборке. Задача не сложная — один нагребает жижу, другой подставляет пакет. Мешки заполняются быстро: несколько бросков, и пора уносить.
Разговоры волонтеров крутятся вокруг одного и того же. Как допустили такую катастрофу? «Накроется» ли из-за разлива курортный сезон-2025? Сколько будет восстанавливаться море?
А еще многие недоумевают — почему кубанский губернатор Вениамин Кондратьев не попросил федеральной помощи?
Накануне прошла прямая линия с Владимиром Путиным. Президент назвал происходящее на побережье «экологической бедой» и передал слова Кондратьева: проблему устраняют четыре тысячи человек, дополнительные мероприятия «не требуются».
— Все как в том меме: «Мы подыхаем тут, как твари!». А у них все охуительно! — возмущается волонтер Андрей, нагружая в мешки мазут. — Справимся, блядь!
На диктофон он выражается цензурней. Смысл, впрочем, тот же.
— Без помощи федеральных сил мы не справимся, нужна техника, — говорит Андрей. — Понятно, что какая-то работает, но ее мало. А если всей страной объединиться, то можно все сделать с минимальным ущербом для природы.

Поработав, я иду по пляжу к реке Можепсин, ее упоминал мой недавний собеседник Давид. Море здесь, как и положено, пахнет солью и ветром — бОльшую часть мазута вывезли. Но на песке то тут, то там попадаются черные капли.
Техники и волонтеров тут действительно в разы больше. На пути вижу организованные бригады анапского казачества, МУП и администрации Новороссийска, коммунальных служб Кавказского района… Пафоса тоже достаточно — развеваются флаги «Единой России», «Молодой Гвардии», краевой организации «Герои Отечества». Неподалеку стоит палатка МЧС, чтоб погреться, рядом оборудован пункт питания.

«Тут нужны только терпеливые»
Наташа, не двигаясь, стоит по колено в холодной воде. Уже почти ночь, и ее видно только по редким отсветам фонаря. Над головой, как нимб, развевается сетка сачка. Мы с Катей вполголоса болтаем на берегу. Громче нельзя, иначе птица испугается и уплывет. А девушки пришли на пляж «Высокий берег» именно ради них.
— Катя, еще одна, готовься! — сигнализирует Наташа. Луч фонарика скользит по волнам.
— Вижу, вижу! — Катя раскрывает картонную коробку, внутри которой лежит полотенце.
Птица сидит на камне метрах в двадцати от берега. Наташа светит ей прямо в глаза, ослепляя, и медленно двигается навстречу. Рыбацкие сапоги-заброды доходят Наташе почти до пояса, но запас еще есть. Секунда — и сачок наброшен.
— Готово!
Наташа, оступаясь, выбирается на берег.
— Бедный мой зайчик! — восклицает Катя, доставая добычу из сачка.
Птица гогочет в коробке, ее пропитанные мазутом перья поблескивают от фонарного луча. Девушка уносит птицу на набережную — там ждут другие волонтеры. Они отвезут жертву разлива на мойку.
Это уже четвертая спасенная девушками птица за вечер.
Помощь пернатым, погибающим от мазута, стала одним из самых драматичных сюжетов катастрофы на Черном море. Общественная кампания, которую на второй день после крушения танкеров запустили активисты «Эковахты по Северному Кавказу», захватила сотни человек. День за днем они ловят птиц на берегу, моют их, сушат, а потом передают на реабилитацию специалистам.

По словам главы волонтерского штаба, известного кубанского экозащитника Евгения Витишко, экологи учли опыт прошлого. В 2007 году в Керченском проливе произошло похожее крушение — и тогда разлившийся мазут погубил почти 30 тысяч птиц.
— Я боялся, что [и в этот раз] птиц тоже бы никто не считал, — говорит Витишко.
Наташа ловит пернатых уже четвертые сутки. Раньше она выходила на «охоту» при свете, но позже сменила тактику. Днем ловятся только очень ослабленные особи, говорит она. А вот когда птица полна сил, она просто улепетывает при виде человека. Но такие пернатые все равно обречены — прочищая перья, они наглотаются мазута и погибнут.
— Позавчера мы были тут с мужем, — рассказывает Наташа, пока мы ждем Катю. Вокруг темно и тихо, только иногда слышны голоса волонтеров неподалеку — они безуспешно пытаются выманить «жертву» на берег. — И муж шесть часов находился в воде. Сливался с природой, не двигался… Поймали трех. А вчера уже я четыре часа простояла.
Активистка уверена, что излишне ретивые волонтеры только пугают пернатых. Спешка тут ни к чему — рано или поздно они сами выйдут на берег отдохнуть.
— Только терпеливые могут ловить птиц, — говорит Наташа. — Люди, которые тут ради «Ха-ха, я ловлю уточку, поставлю себе галочку!»… [Это не то]. Птица и так в стрессе. Поэтому идем очень медленно. Когда свет фонаря падает на птичку, она не реагирует на движение. Спокойно подходим и достаем ее.

Наташа оговаривается, что она не орнитолог и до этих тонкостей дошла сама, наблюдая за повадками своих «подопечных». Наташа — учитель английского, несколько лет назад она с семьей переехала в Анапу из Кемерово. Помогать природе ей не в новинку — уже больше года девушка волонтерит в местном центре по спасению дельфинов.
Пока мы болтаем, возвращается Катя. Докладывает, что спасенная птица благополучно уехала с волонтерами. Другие пока только крякают где-то в море, но к берегу не плывут. Мы перебираемся на другой пляж — там вообще никого.
Я решаю слегка «накалить» обстановку.
— Вы столько часов тратите на птиц… Они и так могли погибнуть — при других обстоятельствах. Не жалко времени? — спрашиваю у девушек. — Это же просто птицы.
Катя достает из кармана сигареты, прикуривает.
— Я переехала сюда из холодной Сибири, — говорит она. Выясняется, что Катя тоже из Кемерово, но с Наташей они познакомились только сегодня, на пляже. — И Анапа стала для меня домом. А кто-то взял и насрал здесь. И этот кто-то не может [за собой] убрать. Ну, значит придется нам убирать — тем, кто здесь живет.

Наташа утверждает, что Катя озвучила ее мысли.
— Если ты любишь море — ты обязан любить его всегда, в несчастье и в здравии, — добавляет она. — То есть ты приехал, «женился» на море — и что-оо? — Она слегка растягивает последнюю фразу, вопрошая. — Что ты оставишь потомкам?
Мы недолго молчим.
— Сейчас идет война, и люди там бегают, сами себя убивают, — рассуждает Катя. — А птица… Она не просила ее мазутом мазать. Она хотела купаться, жить и размножаться.
— У наших детей будут внуки, — не унимается Наташа. — Мы что, им скажем: «Ребят, у нас тут была катастрофа, а мы просто ходили по барам и бухали?». Я отписалась от всех анапских блогеров, которые сказали: «У нас через две недели Новый год! Боже, давайте не будем говорить про море»! — манерно передразнивает Наташа.
А потом дает волю эмоциям.
— В бан всех, к черту! Идиоты! Какой новый год?!
«Зато она будет жить»
Это похоже на секретную лабораторию, которую открыли на автомойке.
Десятки людей в респираторах и белых СИЗ-костюмах снуют из одного корпуса в другой. Их разделяет автомобильная дорога, через нее переносят коробки с птицами, ведра воды, шприцы, полотенца.
К «лаборатории» круглые сутки прибывает гуманитарка — еда, препараты, моющие средства. У дверей громоздятся канистры со смытым мазутом. Его нельзя сливать в канализацию, поэтому емкости копят для утилизации.

Так выглядит главный волонтерский центр в поселке Витязево. Здесь отмывают птиц со всего побережья. Сюда же — на Черноморскую, 2 — привозят погибших пернатых. Таких центров в Анапе и окрестностях несколько, они оборудованы в зоосалонах.
Внутри помещений — почти ковидная «красная зона». Всех, кто заходит в обычной одежде и без респиратора, выгоняют.
— Занесете грязь!
Несколько человек склонились у стола над тазами. В пластиковых корытах сидят птицы, но их цвет — не мазутный. С ног до головы они обсыпаны белым порошком.
— Это крахмал, он абсорбирует нефтепродукты, — объясняет волонтерка, тщательно натирая птицу сыпучей субстанцией. Накрахмаленное туловище не двигается — и из-за этого оно похоже на гипсовое изваяние — только блестят красноватые пуговки глаз. — После крахмала ее проще отмыть в теплой воде.

Сразу после приезда птицу осматривают ветеринары — оценивают состояние, проверяют на переломы. Потом дают лекарства — абсорбент, чтобы смягчить отравление, и препараты для глаз и печени, объясняет ветврач Наталья Злобина.
А еще пернатых кормят. В стрессе птица не ест, а силы ей нужны. Поэтому то там, то сям на столах стоят стаканчики с рыбой. В остальное время клювы птиц перемотаны малярным скотчем — чтобы не глотали мазут.
По словам Натальи, за день через волонтерский центр проходит несколько сотен птиц.
— Здесь всевозможные виды поганок (семейство водоплавающих птиц — Прим. «Региональный аспект»), попадалось также несколько куликов, чайка, уточка-лысуха… — перечисляет она. — Привозили даже лебедя.

Я надеваю защитный костюм, натягиваю респиратор и тоже становлюсь у таза с мыльной водой. У стола нас четверо, на двоих волонтеров — один таз.
Мне доверяют чомгу (большую поганку — прим. «Региональный аспект»). После крахмала птица вся взъерошенная, у нее слиплись перья, а под ними — въевшийся мазут.
Дел с птицами я раньше не имел, не считая кулинарных. Принимая легкое, ломкое тело птицы, я осознаю: едва ли мы «сработаемся». В руках чомга тут же начинает бить крыльями и вырываться.
Я пытаюсь ее успокоить.
К столу подскакивает координатор Лена — она «принимает» вымытых птиц и в целом контролирует процесс.
— Не трогай шею, не складывай ей лапы! Не оттягивай крыло в сторону! — каждая инструкция Лены сокращает возможность маневра.
— А как ее держать вообще? — почти кричу я.

Постепенно понимаю, что птицу удобно класть животом на ладонь. Чомга успокаивается, позволяет полить себя теплой водой. Намыливаю, аккуратно втираю пену, смываю — и так раз за разом. Сложнее всего мыть шею. Она такая тонкая, что кажется, задень — и сломаешь. А чомга все время крутит ею — клонит голову к туловищу, трет о намыленные перья.
— У нее «горят» глаза — от мазутных паров, от мыла, — объясняют мне. — Если пена попадает в зрачок, тут же смывай.
Слева птица отчаянно пытается клюнуть «хозяйку».
— Тише, моя хорошая, моя девочка! — нежничает с подопечной соседка справа.
По полу, хлопая крыльями, ковыляет сбежавшая от кого-то поганка.
— Ковш! «Фейри»! Вода! — звучит, как в операционной.
Передаем из рук в руки бутылку моющего средства. Намылил — оттер — смыл. Вода быстро чернеет. Ее сливают в канистры; когда емкости заполняются, их выносят к дверям.
Чем дольше моешь, тем лучше осваиваешься. Спустя час я уже держу птицу в одной руке, а другой помогаю коллегам — подать ковш, подержать, полить.
Но моя личная чомга выглядит не сильно чище, чем была.
Я злюсь, и соседка справа смеется в респиратор:
— Мы тут недавно одну четыре часа мыли.
— Четыре часа? — повторяю в ужасе.
— Ну и что? Зато она будет жить.

Волонтерка Оля приходит мне помочь. В четыре руки поднимаем чомге крылья, протираем бока, лапы, клюв. Она снова бьется, я прижимаю ее к себе — и вдруг ощущаю, как под пальцами бешено колотится ее крошечное сердце.
Вымытую птицу я несу на «приемку». Ее критерии синим по белому выведены на листке, прилепленном к стене: «Птица должна быть белоснежная».
Координатор Лена придирчиво осматривает мокрую тушку.
— Вот здесь пятно, смотри.
— Это такой окрас!
Палец Лены ковыряет перья.
— Нет, это мазут.
Возвращаюсь к тазику с чомгой в руках. Намыливаю. От долгого стояния уже ломит поясницу. По спине течет пот, в сапогах хлюпает мыльная вода.
— Отдай ее кому-нибудь, — советует Оля. Она давно почистила своих птиц, но никак не соберется домой.
— Ни за что.
Намылил — оттер — смыл.
С четвертого раза Лена принимает мою «работу». Укутанную в полотенце чомгу уносят в «чистую» зону — ждать отъезда в реабилитационный центр. До весны выпускать на волю отмытых птиц нельзя: надо дождаться, когда сменится поврежденное мазутом оперение. Все «водные процедуры» заняли у меня ровно два часа.

Полночь. В корпус заходит очередная партия волонтеров в СИЗах. На мойку привозят еще несколько новых птиц.
— Кто сможет выйти на всю ночь? — громко спрашивает Лена. — Очень нужны люди!
Поднимаются несколько рук.
К 26 декабря станет известно, что волонтеры спасли таким образом более 1,3 тысяч птиц.
«Катастрофу лопатами не победить»
Прокуроры садятся на квадроцикл. Их несколько человек — закончив инспекцию пляжа «Динамо», они собираются уезжать. Натертые кремом черные туфли почти не запачканы.
Из стоящего рядом экскаватора вылезает водитель. Он работает здесь с первого дня: «Шеф нормальный, сразу послал».
Экскаваторщик подходит к силовикам — и убеждает их, что надо еще больше техники, чтобы ускорить уборку.
Прокуроры согласно кивают.
В какой-то момент мужик кидается в кабину экскаватора и заводит мотор. Подъезжает к воде и начинает ковшом нагребать лежащий там мазут. Гора черной жижи растет, но быстро оседает.
Мужик вылезает из кабины.
— Один такой экскаватор за день может вывезти триста тонн. А если бы их было десять? Это же три тысячи тонн!
Прокурор снимает все на телефон и кому-то звонит.

К обеду 21-ого декабря пляж «Динамо» выглядит иначе, чем днем ранее. Сегодня здесь сотни людей — и тысячи собранных мешков. Часть волонтеров в защитных костюмах перелопачивают мазут, другие — грузят мешки в ковши экскаваторов. Возможно, дело в выходном — проходя по пляжу, я встречаю людей из окрестных городов, приехавших всего на несколько часов. После обеда они торопятся домой.
Кажется, надо еще поднажать — и победа близка.
Но это не так.
В следующие два дня на море бушует сильный шторм — и оно заново выбрасывает на берег целые пласты мазута. А мешки с уже собранным топливом смывает в воду. Убирать все приходится заново. Площадь разлива растет, захватывая все новые километры побережья. Мертвых дельфинов находят у берегов Новороссийска, увеличивается поток пострадавших птиц в Керчи.

23 декабря жители Анапы записывают обращение к Владимиру Путину.
— Местная власть не обладает… техническими спецсредствами для нейтрализации последствий столь масштабной катастрофы… Нам всем нужно осознать, что нам постигла беда поистине международного масштаба, — отмечают горожане. — Нельзя взваливать основные вопросы по ее устранению исключительно на местную власть… вынужденную изыскивать строительную технику, зачастую не приспособленную для требуемых работ.
Люди требуют у президента мобилизовать со всей страны спасателей и подключить к решению проблемы ученых.
— Такую катастрофу лопатами не победить, — уверяют они.
Спустя два дня, 25 декабря, губернатор Кубани Вениамин Кондратьев вводит в крае региональный режим ЧС. Он признает, что из-за повторных выбросов уборка мазута, по сути, идет по кругу. Также, по словам главы, в крае уже не хватает мощностей по хранению и переработке собранного топлива.
26 декабря чрезвычайный режим повышается до федерального уровня.
С момента разлива мазута в Черном море проходит 12 дней.

По мнению эколога Евгения Витишко, неправильная оценка масштабов катастрофы может дорого обойтись краю, поскольку потеряно драгоценное время.
— У большинства расположенных на побережье [нефтеналивных] терминалов есть специальные нефтесборщики, — рассказывает он. — В случае разлива они должны выгнать их [в море]. Это такая штука, которая просто наезжает на пятно и собирает его. Но я не слышал, чтобы этим занимались. Второй момент — пока была не сильно штормовая погода, стоило откачать мазут из затонувшего танкера. Все это можно было делать. Но у нас территория Краснодарского края заканчивается, грубо говоря, береговой полосой. Остальное — федеральный уровень.
Последствия разлива будут влиять на экосистему моря не один год, уверен Евгений Витишко. Даже уборка мазута с поверхности воды не решит всех проблем. Немало топлива осело на глубине.
— Это сейчас он держится куском, потому что холодно, — объясняет эколог. — Что происходит потом? Море нагревается, и мазут проникает обратно наверх, но уже в виде тонкой пленки. Она растекается на десятки километров.
В этих условия об Анапе как об оздоровительном курорте стоит забыть минимум на пять лет. Сидя на песке или выходя из воды, люди еще долго будут находить на себе следы мазута, предрекает Витишко.
«Отравишься, сдохнешь — государству радость»
Набережная Анапы, пляж «Высокий берег». Ветер треплет российский триколор в руках солдата. Он неуклюже ползет по тротуарной плитке, целится и выдает автоматную очередь. Но никто не боится бойца — он пластиковый. Вместе с другими игрушкам и сувенирами он завлекает гуляющих вдоль моря прохожих.
Их здесь немало.

Настя Вдовина, волонтер в штабе по спасению птиц, позже скажет об этом так:
— Наш город, как и вся страна, разделилась на две очень разные части. Есть люди, которые принципиально не замечают этой ситуации (разлива). Могут картинки новогодние присылать, спрашивать: «Ой, а ты идешь, там, на праздник?». А мы тут не спим, условно, пятые сутки. Это такая беда для города, для края… Она должна сплачивать людей. Но не все присоединяются.
На пляже несколько человек методично перелопачивают гальку. Грязные камни собирают в мешки — здесь нет сплошного слоя жижи, как на песке, но мазут пятнает пляж повсюду. В море он тоже заметен — вокруг маленьких черных точек растекается маслянистая радуга.
Виктор Викторович — пенсионер. В Анапу он приехал из Норильска, где работал на никелевом руднике. Купил здесь квартиру, но окончательно пока не перебрался — ждет, когда жена выйдет на пенсию.

С мазутом мужчина борется уже четвертый день.
— Я в отпуске, а что еще делать. Велосипед, зарядка, — пенсионер иронично кивает головой на лопату. Двое его коллег стоят рядом, все они примерно одного возраста. К экологическим сложностям Виктору Викторовичу не привыкать — он вспоминает 2020-й год, когда в Норильске дизтопливо из резервуаров местной ТЭЦ вылилось в реки. СМИ писали, что концентрация вредных веществ в воде превышала тогда норму в десятки тысяч раз.
— Почистили же. Я там живу, рыбачу. Так и здесь — что-то мы почистим, что-то море почистит, — надеется пенсионер.
Пока мы разговариваем, к нам подходят две волонтерки — предлагают борщ, макароны, чай. Мужчины не голодны, но от горячего чая не отказываются.
Девушки достают пластиковые стаканчики — работники тем временем обсуждают, в какую из черноморских стран может пойти мазутное пятно.
— Все равно в Грузии застрянет, — говорит один из них.
— Да лучше в Турцию.
— Грузия уже вроде к нам поближе становится, — задумчиво замечает другой. — В Турцию надо.

Я интересуюсь у одной из девушек, пропал ли, по ее мнению, будущий курортный сезон.
Она закатывает глаза.
— Я вас умоляю! Народ все равно поедет. Они вон в страны, где воюют, едут.
Девушка приводит в пример видео, которые недавно взорвало анапские паблики — прямо в разгар уборки мазута на центральном пляже двое мужчин купались в море.
— Нормально все будет! Наш народ невозможно никак [образумить], — машет рукой она.
Чай допит, волонтерки собирают термосы. Мужики благодарят их за заботу. Снова раздается шорканье лопат о гальку.
…На пирсе пенсионер мирно ловит рыбу. Другой рядом с ним рассказывает, как накануне на берегу он поймал краба.
— Когда варил его, часть мазута вылезла, — деловито объясняет он. — И концы лап воняли — видимо, бегал где-то. А мясо — нет. Что дальше? Клешни я сожрал, а больше — чего там есть-то.
Я спрашиваю, зачем он ел мазутного краба, и мужчина ухмыляется.
— Надо ж поэкспериментировать! Съедобная вещь или нет.
От опасений за жизнь он отмахивается.
— Отравишься, сдохнешь — государству радость. Меньше пенсии платить.
